Кристофер Нолан - самый переоцененный режиссер современности?

Его превозносят до небес кинокритики и зрители. Поклонники фантастики считают его новым мессией, пришедшим в кино, чтобы продолжить дело Кубрика и Ридли Скотта. Многие ставят его даже выше режиссёров «Космической одиссеи» и «Бегущего по лезвию». Голливудские продюсеры доверяют ему колоссальные бюджеты, и эти бюджеты многократно окупаются. Его работы восхваляют не только за спецэффекты и техническое мастерство, но и за новые фантастические идеи. Его имя стало знаком качества в современном массовом кинематографе. Его, наконец, просто любят: равно за зрелищность и за интеллектуальность.

Я не люблю фильмы Кристофера Нолана и считаю его самым переоценённым режиссёром современности, а его вклад в фантастику — губительным для жанра. Правда, когда-то я думала иначе.



Моё знакомство с Ноланом началось с фильма «Помни» в год его выпуска. Я смотрела фильм в кинотеатре вместе с подругой. Нам в целом понравилось: кино было увлекательное, а Гай Пирс убедительно сыграл парня с амнезией и его терзания. Сыграл, пожалуй, даже лучше, чем требовалось для жанра, хотя к триллеру и добавили приставку «психологический» — по привычке 90-х, когда после «Основного инстинкта» психология стала достоянием не Бергмана и Антониони, а мейнстрима.

Но действительно ли фильм Нолана психологически тонок?

Возьмём признанный психологический триллер и детектив — «Головокружение» Альфреда Хичкока. В нём режиссер изучает феномен одержимости: главный герой безумно влюблён в несуществующую женщину, в некий красивый образ, который создали специально для него. Хотя формально это детективная лента, фабула строится на раскрытии не преступления, а тайн человеческого подсознания. Преступление лишь повод исследовать особенности психики. В контексте фильма можно говорить о фетишизме, двойничестве, иллюзорности, о деконструкции мифа романтической любви, о влечении к смерти и объективированном желании — чем многие годы и занимаются философы, психоаналитики и киноведы, трактуя «Головокружение» на все лады.

Какая психология показана у Нолана? В основном та, что проговаривается прямым текстом. «Психологическая природа», — говорят персонажи с умным видом. «Психические проблемы», — кивают они. Однако единственная психологическая проблема героя — амнезия, которая развилась после несчастного случая. Что ж, ход незатейливый, но достоверный: герой страдает от амнезии, потому что в его прошлом — трагедия. Но ведь эта трагедия не волнует режиссёра. Нолан использует её исключительно для того, чтобы устроить детективную слежку за преступником и в финале свершить правосудие. Это классический канон даже не детектива, а голливудского боевика. Герой неинтересен режиссёру как личность, это вообще не живой человек, а ходячая сценарная функция: оказываться там-то, делать то-то и вовремя забывать события, чтобы двигать сюжет.


Если «Головокружение» — сложный фильм за счёт характеров и психологии, то «Помни» становится сложным лишь за счёт порезанных в салат временных линий. Да, их порезали аккуратно и ловко, но это ещё не значит «глубоко» и «умно». С психологией это связано слабо. Получился хороший и простой развлекательный фильм с небольшой претензией на глубину. Так мы и подумали в 2000-м, не зная, что пройдут годы, и Нолана будут считать интеллектуальным режиссёром, якобы дающим пищу для ума.

Какое-то время для такой высокой оценки всё-таки было одно оправдание: режиссёр снял неглупую картину «Бессонница». Страдающий бессонницей сыщик (слегка переигрывающий Аль Пачино) приезжает на Аляску выслеживать довольно гротескного маньяка в исполнении Робина Уильямса, который ближе к самоубийству всё сильнее отходил от комического амплуа и тяготел к непростым ролям. Между героями разворачивается своеобразное противостояние, осложнённое тем, что детектив терзается из-за гибели напарника, которого он случайно застрелил в тумане, охотясь на маньяка. В финале герой Аль Пачино искупает свой грех и в смерти обретает покой. Красивая молодая напарница оплакивает его кончину. Спи спокойно, дорогой товарищ.


Концовка всегда меня смущала и казалась неуместной для такой тяжёлой истории, где уставшие глаза Аль Пачино буквально преследуют тебя в разлитом повсюду белом киселе, заменяющем на Аляске солнце. Какой-то пришитый сбоку хэппи-энд, словно шёлковый бантик на грязной дерюге. Оказалось, что неспроста. Позже я узнала, что «Бессонница» Нолана — ремейк одноимённой норвежской ленты 1997 года. Суровые скандинавы напустили такого мрачного и депрессивного тумана из глубин своего тревожного бессознательного, что американский ремейк в сравнении с исходной версией кажется раскрашенным в «Техниколоре». Оригинал сильнее и беспощаднее: атмосфера душит с первых кадров, главный герой, органично сыгранный Стелланом Скарсгордом, — это проклятый грешник, обречённый на вечное прозябание в Чистилище, и никакого искупления для него, конечно, нет. Милой напарницы — тоже. Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Лучший в моих глазах фильм Нолана оказался лишь слабой копией с испорченным подслащённым финалом. Нолан опять выбирает железобетонный голливудский канон, позволяющий зрителю не задумываться над тем, бывают ли преступления, в которых отсутствие наказания — и есть самое худшее. Можно облегчённо выдохнуть на титрах и не затруднять себя дальнейшими мыслями.


В этом-то и проблема фильмов Нолана: они никогда не заставят тебя размышлять. Режиссёр всего лишь имитирует глубокомысленность с помощью своей вечной звериной серьёзности, перегруженных сюжетных конструкций и даже физических расчётов от Кипа Торна. Но ни одному фильму и ни одной книге не стать по-настоящему сложными и умными без сложных героев. Герои Нолана — картонки. Исключения только два: герои «Бессонницы», списанные в упрощённом виде с норвежских оригиналов, и персонаж, пополнивший пантеон самых ярких злодеев кино.



На премьеру фильма «Бэтмен: Начало» мы ходили с друзьями большой компанией. Режиссёр нам был безразличен: я не уверена, что мы вообще знали его имя. Интересно было посмотреть на новое воплощение персонажа, которого мы давно знали и любили по фильмам Бёртона, и на Кристиана Бейла, который к тому времени успел произвести хорошее впечатление как актёр (особенно в «Американском психопате»).

Но фильм мы смотрели невнимательно, постоянно переговариваясь между собой, как и многие в зале. Причина проста: было скучно. Много экше-на, много каких-то пролетевших мимо ушей малоинтересных реплик и утомительное громыхание саундтрека. Зачем-то был грустный Лиам Нисон. Зачем-то Тибет. Бейл? Вроде неплох, но вы помните, каким он был в «Эквилибриуме», когда плакал под Бетховена? Да, точно, а Бин в том фильме ещё лучше: «Бросаю грёзы под ноги тебе... Ступай легко, мои ты топчешь грёзы...» Кстати, о Бине: может, «Властелина колец» после сеанса пересмотрим?


Так и прошёл просмотр. Новый «Бэтмен» запомнился только тем, что ничем не запомнился. Краем глаза отметили, что у Гэри Олдмана дурацкие усы, Киллиан Мёрфи страшнее со своим натуральным лицом, чем в виде Пугала, а ещё всё стало серьёзным, как в настоящем драматическом фильме, хотя это и комикс. Правда, драмы никто не ощутил: вроде выглядит как она, но не она. Что до Бейла, то всем больше хотелось посмотреть какой-то новый страшный фильм, для которого он сильно похудел. Его мускулы уже блистали в «Психопате», смокинг Бэтмена мы тоже оценили (хорош, чертяка!), а исхудавшим его ещё не видели. Обрушился экзистенциальный кошмар «Машиниста», и весь Нолан выветрился из памяти окончательно. До следующего года, когда он снял «Престиж».


На самом деле «Престиж» мне скорее нравится. Это такое же добротное развлекательное зрелище, как и «Помни». Все традиционные для Нолана компоненты на месте: Бейл и Кейн (Бэтмен и Альфред соответственно), запутанный сюжет и одноклеточные персонажи, у которых из всех человеческих чувств — желание преуспеть и отомстить. Но это неплохой аттракцион, в котором к тому же есть Дэвид Боуи, а любой фильм с его участием автоматически становится лучше. Бейл пресный, но у Нолана он такой всегда, поэтому глупо предъявлять к «Престижу» отдельные претензии, даже если знаешь, как Бейл умеет сверкать безумными глазами в «Американском психопате» или выступать ожившей болью в «Машинисте». Ну, не может Нолан ему ничего придумать, кроме как ходить в смокинге и хрипеть: «Я Бэтмен!» Ладно, не может и не может — другие придумают. Тем более что впереди уже маячила новая экранизация комикса. Вдруг там будет лучше?


Врать не буду: в «Тёмного рыцаря» поначалу влюбились все. И потребовалось время, чтобы понять: влюбились всё-таки не в фильм, а в Джокера.

Хит Леджер в этой роли стал открытием для всех, включая Голливуд, который к тому времени едва научился видеть в актёре что-то, помимо смазливой физиономии. Это был невероятный кастинг, который подарил нам злодея, сопоставимого по уровню с Ганнибалом Лектером в «Молчании ягнят» и Стэном в «Леоне». Леджер, с его загустевшим голосом и неузнаваемым лицом, сыграл, конечно, не настоящего человека: у Нолана таких нет. Зато его герой — сам Хаос во плоти, тёмное и яростное начало, символ и архетип. Я даже готова признать глубину фразы: «Некоторые люди просто хотят видеть мир в огне», несмотря на её избыточный, характерный для Нолана пафос. По большому счёту — исчерпывающе о психопатах.


Но фильм не дотягивает до своего Джокера. Персонаж Моргана Фримена — номинальный, его можно вычеркнуть из сюжета, и ничего не изменится.
Ханс Циммер опять грохочет, указывая музыкой, в какие моменты что чувствовать. Бэтмен — уныл. Намного интереснее Двуликий, хоть он и изрекает банальности вроде: «Мир жесток». Наконец, ключевой эпизод фильма с двумя заминированными паромами выглядит как урок нравственности для самых маленьких, до крайности нереалистичный: неужели кто-то способен поверить, что шайка убийц, насильников, педофилов, истязателей и воров добровольно согласится умереть ради того, чтобы выжили другие? Единственное пространство, в котором такое возможно, — детские сказки, где случаются чудеса и волшебные преображения. Но Нолан снимает якобы драму, сурово выпятив челюсть и мужественно поигрывая желваками. Нагоняет в кадр темноты. Эпично рассуждает о добре и зле. Не допускает ни одной искры юмора (даже когда его Джокер шутит, он страшен). Вот только разговаривают и рассуждают в этом драматичном эпике как в детской сказке:


После таких фраз всем персонажам надо раздать леденцы и сахарную вату, а Джокера — эвакуировать в другой комикс, где серьёзны идеи и сеттинг, а не только лица. В «Олдбой», например.


Но оказалось, что со своей лютой серьёзностью Нолан только разминался, поэтому «Тёмный рыцарь: Возрождение легенды» я смотрела уже попросту с недоумением. Какие-то привязанные к самолёту люди на верёвочке, а потом бомба на верёвочке. Марион Котийяр на броневике. Том Харди в роли Владимира Ленина, призывающий население Готэма к бунту против миллионеров, которые проживают там, судя по всему, на каждом втором квадратном метре. Опять запутанная сюжетная линия: эта оказалась дочерью того-то, который что-то где-то когда-то, и она будет мстить. Плевать, Нолан! Режиссёру плевать на психологический портрет героини, поэтому мне плевать, чья она дочь и чего ей надо. Скрипящие от натуги глубокомысленные попытки устроить достоевщину становятся смехотворными, когда поданы на примере ноющего Бэтмена. Сколько ни затемняй кадры и ни стискивай челюсть, Раскольников из латекса не вылупится, если герои произносят богомерзкие речи: «Зло возродилось там, где мы его похоронили», «страдания закаляют характер»... Для кого эти разговоры «умны» — для пятилетних? Откуда взялись эти народные мудрости про закалку характера? Из того же источника, откуда Волга впадает в Каспийское море? Сколько ещё банальностей и эпично оформленной пустоты вы намерены охватить, мистер Нолан?

Но, кажется, серьёзнее всего Кристофер Нолан относится к самому себе в творчестве. Недаром у него ходят туда-сюда с подносами актёры, снимавшиеся в шедеврах мирового кинематографа, — вот он насколько крут! Рутгер Хауэр играл у Ридли Скотта в «Бегущем по лезвию», когда был молод и красив как бог. Играл в среднем возрасте великую драматическую роль у итальянского классика Эрманно Ольми в «Легенде о святом пропойце». Старый и по-прежнему прекрасный Хауэр играет живописца Питера Брейгеля в скромном артха-усном шедевре «Мельница и крест». Задорно и зло выступает бомжом с дробовиком у независимого канадского режиссёра Джейсона Айзенера. На худой конец, изображает кровопийцу в «Настоящей крови»: трэш, зато прикольно. А Нолан, когда ему посчастливилось работать с настоящей легендой, даёт ему два невидимых эпизода в ничтожной роли, не требующей и сотой доли таланта Хауэра, и я не вижу в этом ничего, кроме желания режиссёра ублажить собственное тщеславие. Вот они все — Хауэр, Олдман, Кейн, Фримен, Нисон, да и сам Бейл — перемещаются перед камерой с тоскливыми лицами: им здесь нечего делать, нечего играть, их роли может исполнить любой статист. Они талдычат между зрелищными взрывами заунывное, плоское, насквозь клишированное: «У каждого героя есть путь. У каждого пути есть конец». И им хочется плакать, потому что солнце ещё высоко, а надо отрабатывать гонорар, ведь в артхаусном шедевре при тотальной коммерциализации искусства заплатят копейки.

А Кристофер Нолан, наверное, смотрит и радуется: какие они серьёзные.


Мои интересы в фантастике ближе к сюрреализму и магическому реализму, поэтому мне любопытно было взглянуть, как Нолан в фильме «Начало» собирается размывать контуры привычной реальности в пространстве сновидений. Ведь это богатейший простор для фантазии! Кажется, Нолан сам в этом признаётся устами героини Эллен Пейдж, когда её спрашивают, что она ощущает, создавая сны:



«Чистое творчество» в исполнении Нолана оказалось всё той же переусложнённой сюжетной конструкцией со всё теми же одномерными персонажами на фоне искусственных городов, заснеженных вершин, песчаных пляжей и прочих красот.

Контуры реальности Нолан даже не думал размывать. Фильм похож на квест в видеоигре, где известны все правила, цели и возможности персонажей. Но настоящие сновидения не подчиняются привычной логике — даже их трактовка, если доверить дело психоаналитикам, а не сонникам за десять копеек, обычно удивляет. Поразительно, что Нолан, пытавшийся в «Помни» хотя бы играть в психоанализ, напрочь отверг психологию в фильме, действие которого происходит во сне. Тут показывают задания, в которых важным фактором является командная работа. Это лишает смысла саму идею сна — самой индивидуальной вещи на свете. Вместо снов мог быть фантастический мир, где нажатие кнопки меняет сеттинг или запускает телепорт: только что стояли в Париже у Эйфелевой башни, а через секунду переместились в Торжок. В любом двадцать пятом сиквеле «Кошмара на улице Вязов» больше сновидческой реальности, потому что такая реальность должна быть странной, психологически многослойной и непредсказуемой.


Нолан профессионально, со знанием дела, за 160 миллионов долларов и два с половиной часа выстраивает «мир снов», не содержащий ни единого элемента сновидений.

Сон может быть воспоминанием, путешествием по глубинам подсознательного, затаённым страхом, нереализованным желанием, бессвязным кошмаром. Чем он точно не может быть — историей, в которой персонажи движутся из точки А в точку Б, строго от начала, через середину, к концу. Режь или не режь эту линию в салат — она прямая. Такой сон вряд ли приснится даже величайшему на свете зануде без воображения, на роль которого я и выдвигаю режиссёра Нолана. В его фильме даже сны выглядят отчётами о промышленном шпионаже с очередными мудростями от Капитана Очевидность из детского сада:


Какая идея? Разделить финансовую империю? И ради таких «идей» придумывалась технология совместных снов? Зачем она нужна, если пистолет у виска сработает в сто раз быстрее и эффективнее? Неудивительно, что у Нолана потом будут летать к чёрной дыре во имя кукурузы: ему интересен только полёт, а не люди, идеи или переживания.

Герой разговаривает с мёртвой женой — вот и вся «странность» из мира человеческого сознания, на которую хватило Нолана. Да люди в жизни разговаривают с ушедшими любимыми безо всяких технологий! Такое впечатление, что режиссёр не только не смотрел ни одного хорошего фильма о снах, но даже сам снов не видел. Поэтому он и вообразил, что сверхреальность сна — это множество слоёв самой обычной реальности, взгромождённых друг на друга. Поставить гору на Эйфелеву башню и поместить в центр Торжка, вот вам и сюрреализм. Но получится только изобилие спецэффектов, снятых за громадные деньги.

Интересно, что для сюрреалистического фильма вообще не нужен большой бюджет. Хорошему режиссёру он скорее даже будет мешать, подменяя подлинную фантазию бестолковыми громадами декораций. Одни из лучших на свете сюрреалистических фильмов снимал Марк Захаров по сценариям Григория Горина. Вспомните лестницу в небо, по которой поднимается в конце фильма барон Мюнхгаузен, сыгранный Олегом Янковским. Сколько денег потребовалось для того, чтобы подвесить верёвочную лестницу? А мы верим, что тот самый Мюнхгаузен действительно попадёт на небо, оставив нам своё простое и гениальное завещание:
"Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица."


Смотреть «Начало» было неинтересно. О снах мне ничего нового или хотя бы просто правдивого не рассказали. Хмуро сдвинутые брови Ди Каприо я видела годом раньше в «Острове проклятых» Скорсезе, причём скорбел он тоже из-за мёртвой жены, но сам фильм был несопоставимо лучше. На спецэффекты к 2010 году я наглядеться успела. Мало того, я уже увидела, как режиссёры начали прятать под эффектами отсутствие идей. «Чистое творчество» Нолана осталось чистым развлечением, в котором глобальным был только размах и механика действия: как лихо крутятся огромные шестерёнки гигантской карусели, сварганенной в голливудских цехах.

И всё бы ничего, но эту невесёлую карусель, это кассовое кино без глубины и чувства юмора, этот парад спецэффектов вдруг страстно полюбили массы зрителей и большинство критиков. А вот это уже плохо — ведь спрос рождает предложение. Значит, кинематограф будет снимать всё больше непритязательных историй, берущих бюджетами, эффектами, известными актёрами, красочными картинками и возможностью похрустеть попкорном, не напрягая мозговых извилин.


С премьеры «Начала» прошло девять лет, и кто скажет, что я была неправа? Именно таким стал мейнстрим: совершенно пустым и бездумным. А ведь когда-то в развлекательном кино правили бал умные фильмы с интересными персонажами, как в «Джазе только девушки» или «Форрест Гамп».





Сверху идёт цитата из «Интерстеллара» и фотография актрисы Энн Хэтэуэй в образе из фильма.

Ниже: картинка с изображением Эйнштейна, Хокинга и Нила Деграсса Тайсона. Хокинг и Тайсон удерживают Эйнштейна, пока тот рвётся к Хэтэуэй с воплем: «ДАЙТЕ Я ЕЙ ВТАЩУ!».

Описанный мем иллюстрирует моё отношение к фильму «Интер-стеллар» в четырёх словах. Втащить хочется за чудовищную художественную пошлость и набор записных банальностей. И за то, что любовь, то есть чувство, называют «артефактом». Это безграмотность на языковом и смысловом уровне. Попробуйте сами, чтобы убедиться: табуретка — это чувство другого измерения. Мифология — это капуста параллельного мира. Звучит бредово, не так ли? А произнесёшь с глубокомысленным видом на другой планете — и вроде ничего, даже круто. Как говорили в фильме «Москва слезам не верит»: «Главное, ляпай уверенно. Тогда это называется точкой зрения».


Возвращаясь к «Интерстеллару» с его любовью-артефактом. Это помпезный, несуразный, изнывающий под бременем своего дутого величия, невыносимо длинный фильм, где с мудростей для пятилетних уже опустились до истин для годовалых младенцев («Земля — наш дом»), а с планетарного пафоса поднялись до вселенского. Персонажи изъясняются натуральными лозунгами («Наша судьба — стремиться ввысь»), а сурово сдвинутые брови и выпяченные челюсти дошли до финальной стадии окаменения. Дочку ещё добавили для шитой белыми нитками эмоциональной спекуляции: вроде как учли человеческий фактор, чтобы зрителю было над чем пролить скупую слезу. И сказали волшебное голливудское слово «любовь».

И эта слезливая вампука, в которой трижды повторяют одно стихотворение (для идиотов, которые не поняли с первых двух раз?), считается величайшим фантастическим фильмом нашего времени? Скачком интеллекта? Это не эволюция фантастики, а деградация. И нет таких спецэффектов, которые могли бы это завуалировать. Да и сами эффекты не тянут: не выходит у Нолана Кубрик, на которого он так старается быть похожим. Не удаётся ему, со всеми технологиями, развившимися за 46 лет после «Одиссеи», создать ощущение полёта к неведомому. Потому что дело не в технологиях, а в том, что Кубрик снимал философское кино. Нолан лепит блокбастер с ходульными персонажами, топорными диалогами, сюжетными вотэтоповоротами и обывательской идеей, додуматься до которой мог только настоящий зануда: человечество отправится к звёздам, только если ему станет нечем питаться на Земле. Вот вам и космическая одиссея XXI века. Раньше Бога искали, себя или другие цивилизации. Теперь — новые поля под кукурузу. Подойдут ли нам плодородные угодья для развития фермерского хозяйства на Сатурне или поищем близ Плутона? Мысль имеет право на существование, но какая же она приземлённая, серая и скучная: свести все тайны мироздания к своему мелочному утилитаризму.


Фильм позиционируется как твёрдая научная фантастика. В конце концов, консультантом выступил известный физик Кип Торн. Я разговаривала на эту тему с писателем-фантастом Павлом Амнуэлем. Как астрофизик и кандидат физико-математических наук он написал для журнала «Химия и жизнь» статью с разбором научной составляющей фильма, в которой высказал мнение, что сложнейшие расчёты Торна пропали втуне: в фильме они попросту не отражены. Амнуэль считает, что получилась развесистая космическая клюква, где, для начала, сама экспедиция не имеет смысла. Фермерское хозяйство можно было организовать и на околоземной орбите — не обязательно лететь к чёрной дыре.

Конечно, критика специалистов не столь важна для зрителей-гуманитариев вроде меня. Не вооружённые знаниями, мы не способны разглядеть на экране такие огрехи, как сила тяжести на планетах Миллера и Манна, которая равна земной, хотя время на планете Миллера течёт в сто раз быстрее. Мы с лёгкостью принимаем видение будущего, в котором на Земле из всех видов сельскохозяйственных растений остаётся одна кукуруза, хотя учёные-биологи из Калифорнийского университета, с которыми консультировался Нолан, ясно ответили, что подобная ситуация невозможна. Но при этом даже неподкованного в науке зрителя поразит нелепость ситуации, когда астронавты два года летят к чёрной дыре, и лишь на исходе этого срока Купер (персонаж Мэт-тью Макконахи) интересуется: а куда мы, собственно, летим и что вообще за дыра? Или когда ближе к финалу немыслимо сложную информацию пытаются донести с помощью примитивной азбуки Морзе, причём данные передаёт всё тот же Купер — фермер и пилот, то есть человек, знающий о чёрных дырах не больше обычного зрителя-гуманитария вроде меня.


Претендуя на сложность, психологию и научность, Нолан показывает модели, которые не соответствуют действительности, — от образов из сновидений до физики чёрных дыр. Но что самое губительное для фантаста и вообще творца — демонстрирует полнейшую незаинтересованность в человеке. Он примеряет на себя роль демиурга, создателя миров, и люди, персонажи кажутся ему незначительной мелочью, поэтому и общаются между собой как роботы с выкрученной до предела настройкой «патетика»:


Как драматург он поразительно однообразен. Снова и снова перемешаны временные линии, создающие сумбур, принимаемый некоторыми за «умный» сюжет (не избежал Нолан этого и в «Дюнкерке», хотя зачем это военному фильму — разве на войне недостаточно событий, чтобы требовалось усложнять структуру?). Снова и снова горделивые позы, важные лица, разговоры о чём-то абстрактно-величавом. Гладкий видеоряд под душещипательные оркестровки Циммера, отличить которые между собой нельзя под страхом смерти (этот тандем режиссёра и композитора просто идеален).
И снова и снова Нолан кладёт размашистые мазки на огромном полотне, где мельтешат крошечные точки, едва заметные среди обилия блестящих отполированных деталей. Это люди, с их мыслями и чувствами, принесённые в жертву грандиозности замысла: путешествовать во снах, посрамить Зло, спасти человечество. Масштабно!

Да, Кристофер Нолан работает масштабно и добился мирового успеха.

И это очень большая неудача для фантастики и всех любителей хорошего кино.