Айзек Азимов: между роботом и богом

Столетний юбилей одного из величайших фантастов XX века — отличный повод постараться взглянуть на Азимова, сняв розовые очки. Был ли этот застрявший в прошлом человек, влюблённый в свою биографию и собственные многочисленные книги, и правда великим? А если был —то почему? Об удивительном феномене Айзека Азимова рассуждает Николай Караев. Будьте осторожны: здесь могут водиться боги, маскирующиеся под людей и даже роботов.

Так легко сочинить Азимову панегирик. Многие делали это при его жизни и после его смерти, но с годами ажиотаж вокруг имени Азимова сходит на нет. На Западе его забывают, хотя и не так капитально, как других, лучших, чем он, фантастов. Например, его друга Клиффорда Саймака. Они познакомились в 1938 году, когда восемнадцатилетний фэн Азимов отправил в журнал Astounding Science Fiction наглое письмо: мол, какой ужасный рассказ «Правило 18» Саймака вы опубликовали! Саймак, добрая душа, написал Азимову письмо с вопросом, что именно в рассказе не так. Айзек перечитал рассказ, обнаружил, к стыду своему, что всё так, просто история подана нелинейно, — и извинился, и они подружились, и мало кто повлиял на стиль Азимова так, как Саймак.

Из десятков романов Саймака ныне переиздаются единицы. Азимову повезло больше: книги об Основании (в устоявшемся русском переводе — Академия), полное собрание рассказов о роботах, романы о детективе Элайдже Бейли и роботе Дэниеле Оливо, «Самих богов», «Конец Вечности», далее «Немезиду», один из последних и не самых удачных романов Азимова, нет-нет да и переиздадут, сопроводив присказкой о «классике НФ, которую читали наши отцы и будут читать наши дети, потому что классика вечна».


Хуже с научпопом, которым Азимов страшно гордился, именуя себя переводчиком: «Я могу прочесть дюжину скучных книг и сделать из них одну интересную». Понятно, что книжки Азимова о физике, химии, астрономии, даже истории стремительно устаревают. В меньшей степени это касается литературоведения, книг о Шекспире, об опереттах Гилберта и Салливана, о Библии, которую Азимов на правах атеиста разобрал в своё время по косточкам.

Между тем именно научно-популярные книжки-однодневки составили основной объём творчества Азимова. Об этом объёме ходили и ходят легенды, сочинявшиеся в первую очередь самим автором. Часто говорят о 500 книгах, но, если не округлять, речь должна идти о 470-480 названиях. Увы, цифры обманчивы — в это число входят книги, сочинённые в соавторстве (иногда с минимальным вкладом Азимова); антологии, которые Азимов составлял с кем-то ещё (иногда от него оставалось лишь имя на обложке); переиздания с изменёнными названиями и так далее. Если считать по-честному, книг выйдет две сотни. Чего вполне хватило бы для легенды. Как пишет Карл Фридмен, составитель сборника интервью Азимова, «это любопытная психологическая загадка: отчего Азимов, написавший так много, пытался создать впечатление, что он написал ещё больше».


Разгадка проста. Достаточно открыть любой том автобиографии Азимова, чтобы убедиться: он с упорством маньяка перечисляет и нумерует все тома и томики, к которым был сколь-нибудь причастен. Чего греха таить — Азимов никогда не страдал от лишней скромности. Его родные и друзья в один голос отмечали, что он вообще-то нарцисс, пусть и не лишённый самоиронии.


Если же брать фантастику, взрослую, без шести книг о космическом рейнджере Дакки Старре и десяти — о роботе Норби (последние всё равно написаны второй женой Азимова Дженет Джепсон), в сухом остатке мы увидим три романа о Галактической империи, семь об Основании, четыре о роботах, два «Фантастических путешествия», три романа вне циклов... девятнадцать романов, несколько сборников рассказов. Не так уж много для полувековой карьеры, верно?

Азимов всю жизнь ощущал себя фантастом («не считая первичных биологических потребностей»). «Если бы мне предложили стать советником президента, или сидеть на верхушке статуи Свободы, или переплыть Атлантику, я бы отказался», — говорил он гордо. И ведь не врал. Азимов, чего не отнять, был патологически честен. Оттого и кажется этаким рубахой-парнем, золотым мальчиком Золотого века НФ, писателем, который, точно как герои его дебютного рассказа «Затерянные у Весты» (1939), затерялся в этом самом 1939 году — если вести речь о литературе. Азимов первым признавал, что принадлежит к «первой революции НФ», к группе фантастов, которых взрастил редактор Astounding Джон Кэмпбелл. Азимов был одним из лидеров той революции, он входил в Большую Тройку — вместе с Робертом Хайнлайном и Альфредом Ван Вогтом; когда звезда Ван Вогта закатилась, его сменил Кларк, но Азимову и Хайнлайну места в пантеоне были гарантированы.


Шли десятилетия, сменялись поколения, в фантастике появлялись Урсула Ле Гуин, Филип Дик, Сэмюэль Дилэни, Роджер Желязны, Уильям Гибсон, Джин Вулф, писавшие куда лучше Азимова, — а он не хотел меняться. Харлан Эллисон приглашал его в скандальную антологию «Опасные видения». Азимов отказался, отчётливо понимая, что, как говорят в России, со свиным рылом в калашный ряд соваться не стоит. Вместо рассказа он сочинил аж два предисловия, в которых, приветствуя «вторую революцию», отстаивал право участников первой оставаться собой.

При всём громадном влиянии Кэмпбелла Азимов вскоре разошёлся с ним идеологически — как и с Хайнлайном, кстати сказать, — потому что как был либералом (в отличие от Кэмпбелла), так и остался (в отличие от Хайнлайна). А ещё Азимов слишком уважал науку, чтобы купиться на придуманное Л. Роном Хаббардом мумбо-юмбо под названием «дианетика», куда Кэмпбелл нырнул с головой — и так никогда и не вынырнул. Любая мистика была Азимову скучна. Он легко перешёл из лагеря Astounding в лагерь журнала Galaxy, редактором которого был Гораций Голд, и мог бы, как Гаррисон или Вестер, двинуться дальше, в 1960-е, поучиться чему-то у муркоковской «новой волны», как раньше учился у Саймака, пойти своим путём, как Курт Воннегут...

Азимов не пошёл вообще никуда. К концу 1950-х, сочинив свои самые известные вещи, он устал писать НФ-романы и замолчал на пятнадцать лет, сделав исключение только для новеллизации фильма «Фантастическое путешествие» — о группе хирургов, которых уменьшают, чтобы они проникли в мозг пациента и удалили тромб. Дело было ещё и в том, что НФ окупалась не так, как научпоп: на один НФ-роман, говорил Азимов, у меня уходит минимум семь месяцев, и, когда я не печатаю на машинке, я думаю о книге и больше ни о чём. Научпоп же Азимов пёк как блины.


Вот и получилось, что эпоху революций — музыкальной, психоделической, сексуальной и литературной — он словно не заметил. Когда в 1970-е фантастика как бы вернулась на круги своя, а Азимов совершил камбэк с романом «Сами боги», могло показаться, что он никуда не уходил. Только вот сказать, что Азимов ничему не учился, нельзя. У книги «Сами боги» — вполне «нововолновая», не очень линейная структура. В центре сюжета — обмен веществом между вселенными с абсолютно разными физическими законами: нашей (части 1 и 3, «земная» и «лунная») и иной (часть 2). Во второй части действуют инопланетяне, и Азимов говорил, что, возможно, это лучшая история об инопланетянах в принципе: столь необычных нелюдей в таких деталях не описывал никто и никогда. Вдобавок в романе много секса, в том числе во второй части, и это инопланетный секс, не похожий на наш. Новаторство? Ещё какое, под стать НФ-эротике Филипа Фармера...

Экспериментальные «Сами боги» получили «Хьюго» и «Небьюлу», но не дали толчок к появлению нового Азимова: он вернулся к прежним циклам, об Основании и о роботах, и сочинял их до самого конца. Почему? И «новая волна», и прогремевший в начале 1980-х киберпанк были литературоцентричны — и культуроцентричны, причём культура эта была современной, живой, от Кена Кизи до Уильяма Берроуза и от Джона Леннона до Лу Рида. Но современная культура была Азимову предельно неинтересна. Нет, он не жил в башне из слоновой кости. Он был человеком своего времени, следил за политикой, прекрасно знал, что такое «дух Гринвич-Виллиджа и Левого берега». Но душа у него ко всему этому не лежала. Он был старомоден — вплоть до того, что, как и Рэй Брэдбери, жутко не любил самолёты и предпочитал им старые добрые поезда.


Отношения Азимова с литературой были, увы, типичны для фантастов Золотого века. «Вы должны понимать, что из всех успешных писателей я наименее начитанный», — откровенничал Азимов. Он будто гордился тем, что не читал Кафки, Пруста, Джойса и даже, вообразите, Хемингуэя и Фицджеральда, хотя этих двоих не читать в США было сложно. То ли дело Сабатини, Вудхаус, Диккенс, Честертон, Агата Кристи. Или там Гомер, Шекспир, Дюма. И комические оперы Гилберта и Салливана. И НФ 1920-х и 1930-х годов, статус которой для Азимова был таким же, как у «Гамлета», «Одиссеи», детективов о мисс Марпл и отце Брауне, викторианской поэзии. Азимов именовал себя англофилом, оговариваясь: то, как Британская империя вела себя по отношению к колониям в XIX веке, его либеральному естеству претит.



Вот почему писать «то, что пишут Харлан Эллисон, Барри Молзберг, Джон Браннер» Азимов не мог: он застрял в другой эпохе и «так никогда и не открыл для себя реализм XX века». Он любил сочинять, если уж совсем просто, авантюрные фантастические детективы. Во всех его НФ-текстах детективная и авантюрная компоненты так или иначе присутствуют — и в рассказах о роботах, и в повестях об Основании, не говоря о книгах про Элайджу Бейли и робота Дэниела Оливо. Видимо, тут кроется и секрет неувядающей популярности Азимова: его книги уютны — так же, как книги Честертона и Агаты Кристи. Этот ни с чем не сравнимый хоббитский уют, рождённый иллюзорным благополучием верхушки британского среднего класса, в реальности разбился о рифы Первой мировой, ревущих двадцатых, нацизма, — а в культуре выжил и, оборачиваясь то «Властелином колец», то «Звёздными войнами», то «Бэтменом против Супермена», здравствует доныне.

Азимов терпеть не мог писать «актуальное». Нельзя сказать, что он не пытался. Его взросление пришлось на 1930-е, он был русским евреем, рос в Бруклине, не понаслышке знал об американском антисемитизме (и расизме, который он всегда отвергал), понимал, что творится в Европе. В колледже, записавшись на курс лит-мастерства, он сочинил «ужасно длинную первую главу явно бесконечной книги, действие которой происходило в нацистской Германии». Преподаватель сказал, что писателем Азимову не быть. В 1940 году, когда Гитлер бомбил Лондон, Азимов написал, теперь уже для Кэмпбелла, рассказ «История», в котором кратко упомянул, что фюрер (в будущем) был побеждён и умер в ссылке на Мадагаскаре. Кэмпбелл «Историю» не взял. Актуальность и НФ казались чем-то несовместным.


После этого единственной попыткой Азимова отозваться на происходившее вокруг него стала повесть «Путь марсиан» (1952) о том, как марсиане — земные колонисты, пустившие корни на Марсе, — пытаются освободиться от экономической тирании «наземников» и политика-демагога. Под ним Азимов подразумевал сенатора Маккарти, который как раз тогда вещал о «красной угрозе» и устраивал гонения на коммунистов. Но политического подтекста в «Пути марсиан» не заметил никто (видать, тот был слишком хорошо спрятан), и диссидентом Азимов не стал. Он был не одинок: Саймак тогда же издал «Кольцо вокруг солнца», прозрачную метафору борьбы с маккартизмом, но и этого никто не увидел.


Правда, Азимов был кандидатом в советские шпионы, но по другому поводу. В 1960 году ФБР получило донос на Азимова, посмевшего утверждать, что первая атомная электростанция была построена в СССР. Так оно и было, но подчёркивать это мог только тот, кто симпатизирует коммунистам, а поскольку Азимов родился 2 января 1920 года в Советской России... ФБР отослало донос в архив и забыло бы о нём, если бы в 1965 году имя Азимова не всплыло в списке сочувствующих компартии. Два года фантаста подозревали в том, что он советский шпион под кодовым именем ROBPROF. Поскольку компромата на Азимова и его первую жену Гертруду не нашли, в 1967-м дело закрыли. ROBPROF как бы намекает на автора рассказов о роботах, работавшего профессором биохимии в Бостонском университете, — но, скорее всего, это случайность, а то и чья-то «шутка юмора».

Шпионский эпизод, о котором вряд ли знал сам Азимов, — одна из немногих действительно интересных деталей его биографии. При этом Азимов относился к подробностям своей жизни трепетно: он не только подсчитывал количество своих книг — он с восемнадцати лет записывал всё, что мог, в дневник, который и лёг в основу его автобиографий. Во множественном числе — потому что их три.

В конце 1960-х, когда Азимова попросили сочинить книгу о себе, он кокетливо отмахнулся: «Что я могу сказать?» А через несколько лет сказал — на 1600 страниц, таков суммарный объём двух томов, охватывающих 1920-1978 годы. «Покуда память зелена» и «Покуда в сердце радость» (названия складываются в поэтическую строчку авторства, видимо, самого Азимова) — чудовищное чтение. От обилия пустячных диалогов, дат, сумм, никому не интересных деталей рябит в глазах. Азимов, не стесняясь, строит миф о себе любимом, о человеке, у которого «в 29 лет не было ни одной изданной книги, а в 59 лет было двести книг», и обещает молодым талантливым авторам рассказать, «как Я Это Сделал». «Изумительный Азимов излагает самый захватывающий сюжет — о самом себе!» Насколько же скучный сюжет...


Редкий русский текст об Азимове обходится без упоминания о том, что он родился в Советской России — в Смоленской области, в местечке Петровичи, — но только с Россией его мало что связывало. Родители Ицхака бен Иегуды Азимова (чьи предки торговали озимой рожью, отсюда и фамилия), евреи из среднего класса, откликнулись на зов родственника, эмигрировавшего в США, и в феврале 1923 года прибыли в Нью-Йорк с Ицхаком и его младшей сестрёнкой Маней, впоследствии Марсией. Азимов помнил кое-что о родине и об этом путешествии через Москву, Ригу, Гданьск и Ливерпуль, но для него куда важнее было то, что Юрий Гагарин родился неподалёку от Петровичей, в Гжатске. И, конечно, Азимов иногда прикидывал, как бы сложилась его судьба в альтернативной реальности: в СССР он отлично учился бы, стал бы советским фантастом, а в 1941-м пошёл бы на войну и либо погиб бы от вражеской пули, либо умирал бы долго и мучительно в концлагере.

Но Азимовы уехали в Америку, где отец с матерью перестали быть религиозными, так что еврейство для Айзека не значило ровным счётом ничего. Он был билингвом, его вторым языком стал идиш, на котором родители говорили дома (характерно, что по книгам Азимова догадаться об этом невозможно). Он полгода проучился в еврейской школе и научился читать на иврите (с огласовками) — но иудеем не стал и евреем себя не ощутил.

Куда больше на Айзека повлияла фантастика, которую он открыл в девять лет, в год Великой депрессии, когда ему попался журнал Amazing Stories. Почти сразу он стал сочинять НФ, принялся писать письма в НФ-журналы, пробовал публиковаться — и пошло-поехало. Положа руку на сердце — довольно стандартный путь.


С не меньшей любовью к себе Азимов описывает, каким он был вундеркиндом: сам научился читать в пять лет, в школу пошёл в шесть (и учителя обнаружили, «что я необычайно умён»), в 15 поступил в колледж, в 19 получил степень бакалавра, в 22 стал магистром, в 28 — доктором... Но научной карьеры так и не сделал. Во время войны он работал несколько лет химиком на флоте вместе с Хайнлайном и Спрэгом де Кампом, но не совершил никаких открытий, не придумал даже какую-нибудь машину для чипсов «Прингле», как Джин Вулф.


Учёность Азимова обычно преувеличивается. Из статьи 1969 года следует, что в домашней библиотеке писателя было около тысячи книг — не так много, особенно если учесть, что 126 из них были... его собственными. И языки ему не давались — кроме немецкого, но немецкий всё-таки похож на идиш. Как замечает Карл Фридмен, Азимов знал кое-что о многом, но, если не считать биохимии, которую он несколько лет преподавал, его знания были неглубоки: «Среди физиков он мог казаться невеждой, но знал зоологию лучше любого физика, а физику — лучше любого зоолога». Весьма сомнительный комплимент. Впрочем, в интеллекте Азимову отказать было нельзя. Как говорил очень неглупый Спрэг де Камп, «главное качество Айзека — разумность. Мозги перешибут что угодно... Если бы меня отправляли на третью планету альфы Центавра и дали выбрать попутчиков, думаю, я бы выбрал Айзека... Когда приходится туго, Айзек всегда находит выход». Чаще это касалось литературы — не зря Рэй Брэдбери в предисловии к трибьюту «Друзья Основания» сравнивал «Папу Азимова» с героем сказки о неостановимом горшочке, который завалил кашей весь город: Азимов, как тот мальчик, всегда проел бы себе ход сквозь кашу — и решил бы любые литературные проблемы.

Размеры автобиографии парадоксальным образом подтверждают: Азимов вёл непримечательную жизнь. Он не отметился, так сказать, ни на сцене добра, ни на сцене зла. Его самым страшным преступлением стало вскрытие бродячей кошки, которую он поймал и усыпил. Он сделал это, потому что того требовал курс зоологии. Азимов любил кошек; когда он усыплял животное, его тошнило. В итоге зоология так и не стала его специальностью.

При желании в жизни Азимова можно найти три скандала, но сам он был причастен лишь к одному из них. Речь о женщинах. Азимов обожал флиртовать. Его не смущало ничто; он описывает, как открыто (и целомудренно) флиртовал с женой своего друга Спрэга де Кампа — дома у де Кампов, в присутствии Спрэга, который время от времени косился на ятаган на стене и говорил, какие части тела Азимова отрежет, если надо будет. Сегодня Азимов точно пал бы жертвой движения #MeToo — он любил гладить женские ягодицы без согласия их обладательницы. В фэндоме он был известен как «мужчина с сотней рук». В начале 1960-х Азимов на очередном конвенте даже устроил для коллег-мужчин мастер-класс «Как лучше всего трогать женщин». Писательница Джудит Меррил, которую Азимов как-то схватил за задницу, в ответ схватила его за мужское достоинство, что резко понизило интерес к ней нашего автора. Меррил одно время была замужем за ещё одним другом Азимова, фантастом Фредериком Полом, и сам Азимов был женат, но это никого не смущало.

Его первый брак, по большой любви, был заключён в 1942 году, спустя несколько месяцев после свидания вслепую: её звали Гертруда, она ждала «усатого русского химика», а Азимов накануне сбрил усы, но это оказалось неважно. Азимов увековечил себя и жену в романе «Основание и Империя» как Торана и Байту. Продержавшись до 1970 года, когда подросли сын Дэвид и дочь Робин, супруги развелись. Вскоре Азимов женился во второй раз, на враче-психиатре Дженет Джепсон. История их знакомства — очень азимовская. Дженет попросила автограф на книжку об Основании, Айзек спросил, кто она по профессии, и моментально пошутил: «Ну, давайте ляжем на кушетку вместе». Слово Дженет Азимовой: «Айзек наслаждался биологической стороной жизни, но был одержим собственной биологичностью...»

Второй скандал связан со смертью. По официальной версии Азимов умер в 1992 году вследствие отказа сердца и почек, но это полуправда: только близкие знали, что фантаст болел СПИДом. Причём заразился он не половым путём, а медицинским: в декабре 1983 года Азимов перенёс аортокоронарное шунтирование, и ему перелили заражённую кровь.

Третий скандал — совсем неприглядный, но из песни слов не выкинешь: в 1998 году полиция нашла в доме Дэвида Азимова огромную коллекцию детского порно. Айзек редко упоминал о сыне, в отличие от дочери, в которой души не чаял, но знал ли он что-либо (и если да, мог ли что-то сделать) — вопрос без ответа.



Остаётся литература. Остаются идеи — но чьи? Оказывается, что в части идей за Азимовым стояли редакторы, главным образом Джон Кэмпбелл. Взять Три закона роботехники: придумал их вовсе не Азимов. Слово «роботехника» (robotics) — его, что до Трёх законов, они появились на свет 23 декабря 1940 года, когда он обсуждал с Кэмпбеллом замысел рассказа о роботе-телепате. Как робот станет себя вести? Будет ли он лгать? Если да, почему? Кэмпбелл вдруг сказал: «Слушайте, Азимов (он всегда называл Айзека по фамилии), вы должны уяснить: есть три правила, которым следуют ваши роботы. Во-первых, им нельзя вредить человеку; во-вторых, они обязаны подчиняться людям, не причиняя им вреда; в-третьих, они должны защищать себя, но так, чтоб никому не вредить и не противиться приказам...» Позднее Кэмпбелл говорил, что лишь вычленил эти правила из азимовских рассказов, но Азимов, когда Три закона связывали с его именем, всё равно смущался. Поначалу. Потом перестал, хотя честно говорил о вкладе Кэмпбелла где надо и где не надо.

Название сборника «Я, робот» тоже не азимовское: в 1938 году рассказ с таким названием опубликовал забытый фантаст Иэндо Байндер, причём слова «я, робот» в его тексте имели смысл — речь шла об исповеди. Когда издатель Мартин Гринберг собрал рассказы Азимова о роботах в книгу, Айзек предложил назвать её «Разум и железо», но у Гринберга было другое мнение: «Назовём его „Я, робот"!» — «Марти, это невозможно. Был же такой рассказ Иэндо Байндера...» — «На *** Иэндо Байндера!» — постановил Мартин, и судьба сборника была решена.

Отправной точкой для рассказа «Приход ночи» (1941), выведшего Азимова в Большую Тройку, стала цитата, которую Кэмпбелл вычитал у Ральфа Уолдо Эмерсона: «Если бы звёзды являлись нам раз в тысячу лет, как веровали бы в них люди, как почитали бы их, передавая из поколения в поколение память о граде Божьем!» Как-то Кэмпбелл спросил: «Азимов, что случилось бы, если бы люди видели звёзды раз в тысячу лет?» — «Не знаю». — «Я думаю, они бы сошли с ума, — ответил Кэмпбелл сам себе. — Я хочу, чтобы вы написали об этом рассказ». Вуаля! И однако же Азимов обижался, когда слышал, что за рассказ следует благодарить Кэмпбелла: «Одно дело — предложить идею, но это ведь я пошёл домой и увидел белый лист бумаги в пишущей машинке...» Тоже правда.

И психоистория была придумана в беседе с Кэмпбеллом. И мутант Мул, пытающийся ставить Основанию палки в колёса, — порождение Кэмпбелла, решившего, что в цикле об Основании всё идёт слишком гладко. Азимов для проформы сопротивлялся, но Кэмпбелл «протащил Мула в повесть практически через мой труп».


Или вот роман «Звёзды как пыль» (1951): ошеломляющий и мощный финал, в котором таинственным документом, который все ищут, оказывается Конституция США, — выдумка не Азимова, а редактора Galaxy Горация Голда. Азимов, опять же, страстно возражал, говорил, что это пошлый и неправдоподобный поворот, — но спорить с редакторами он так и не научился. Эту свою книгу Азимов не любил больше всего.

Тому же человеку Азимов обязан «Стальными пещерами». Голд попросил роман о роботах; Азимову к тому моменту роботу уже осточертели, и он не был уверен, что сможет надоить из них роман. «Ничего-ничего, — сказал Голд. — Как насчёт перенаселённого мира, в котором роботы занимаются человеческой работой?» — «Депрессивно. Не уверен, что я смогу написать такую очень социологическую историю». — «Напишите её по-своему. Вам же нравятся детективы? Смотрите: в таком мире произошло убийство, детектив расследует его с напарником-роботом. Если детектив не добьётся результата, робот его заменит». Так появились на свет Элайджа Бейли и Р. Дэниел Оливо.

Не секрет и то, что концепция сиквела к «Стальным пещерам», романа «Обнажённое солнце» — Элайджа и Дэниел перемещаются на планету Солярия, населённую агорафобами, которые сидят по своим поместьям и почти никогда не встречаются друг с другом лично, — родилась из общения Айзека Азимова с тем же Горацио Голдом, агорафобом, который по примеру Ниро Вульфа годами не покидал стен квартиры.

Даже роман «Сами боги» был написан на спор. 23 января 1971 года фантасты Роберт Силверберг и Лестер дель Рэй спорили на конвенте о том, какой должна быть фантастика; Силверберг упирал на то, что писать надо о людях, а не о научной брехне вроде, ну скажем, э-э-э, плутония-186. Азимов засмеялся — он знал, что плутония-186 нет и быть не может. О чём и проинформировал присутствующих. Силверберг отмахнулся. Азимов сказал: «Чтобы доказать тебе, на что способен сочинитель научной фантастики, я напишу историю о плутонии-186!» Силверберг кивнул: «Вперёд! Если в ней не будет орфографических ошибок, я её опубликую». На всё это наложились и споры по поводу «новой волны» — Азимов ощущал себя ущемлённым, ему не терпелось продемонстрировать миру, что он отличный писатель. Забавно: если бы не нарциссизм, возвращения Азимова в НФ, возможно, не состоялось бы.

А вот после «Самих богов» началось нечто странное: Азимов, не любивший «истории будущего», вдруг принялся сводить в одну вселенную все свои циклы. Что представляло известную трудность: в книгах о Галактической империи и Основании нет роботов, а куда могли деться соплеменники Р. Дэниела Оливо? Однако Азимов прорыл туннель и сквозь эту кашу, сочинив романы «Край Основания», «Роботы Зари», «Роботы и Империя», «Основание и Земля»... Ну а в 1980-90-е дело дошло до приквелов к «Основанию». И вдруг оказалось, что «в действительности всё совсем не так, как на самом деле».


Цикл «Основание» начался именно с вольных ассоциаций. 1 августа 1941 года Азимов по пути в редакцию Astounding пытался придумать идею для нового НФ-рассказа, но ничего не выходило. Тогда он открыл наугад книгу, которую в тот момент читал, — сборник либретто его любимых комических опер Гилберта и Салливана (их он насвистывал и напевал в любых жизненных ситуациях). Томик раскрылся на иллюстрации к «Иоланте»: королева фей бросается в ноги часовому Уиллису. «Я думал о часовых, о солдатах, о военных империях, о Римской империи... о Галактической империи... ага!» Так и родилась у Азимова мысль написать НФ-историю о падении Галактической империи. Помогло и то, что Азимов дважды прочёл от корки до корки «Упадок и гибель Римской империи» Эдуарда Гиббона. Кэмпбелл, у которого были свои причины любить империи, в том числе галактические (он как-то уговорил Саймака написать по его, Кэмпбелла, сюжету роман «Империя») выслушал Азимова и потребовал от него сочинить целую историю будущего на манер Хайнлайна. Азимов пытался, но будущее выходило всё глупее, и он порвал заметки, — а вот повесть об Основании всё-таки написал.

Итак, есть Галактическая империя — и она вот-вот развалится. Распад будет по историческим меркам быстрым, но пока что никто ничего не знает («Римская империя времени упадка сохраняла видимость твёрдого порядка», как пел Окуджава), кроме группы учёных во главе с гениальным психоисториком Гэри Селдоном. Селдон буквально вычислил будущие события — и понял, что, какой бы плохой ни была империя, период варварства после неё будет куда хуже и продлится тридцать тысяч лет. Спасти империю нельзя. Но можно сократить варварскую эру до тысячи лет. Для этого нужно Основание — колония учёных на краю Галактики, на планете Терминус. Учёным Селдон говорит, что их задача — создать Галактическую энциклопедию, чтобы сохранить имперские знания и культуру. На самом деле энциклопедия — побочный продукт: Основание само по себе должно стать фундаментом Второй империи и скорректировать историю рода человеческого. На самом-самом деле есть Второе Основание, которое находится непонятно где и тайно манипулирует первым. На самом-самом-самом деле всё ещё сложнее...

Эта потрясающая идея не вытекает ни из «Упадка и разрушения Римской империи», ни, если уж на то пошло, из опер Гилберта и Салливана. Ни даже из трудов Арнольда Тойнби, тем более что с ними Азимов познакомится годы спустя благодаря Спрэгу де Кампу. Как идея посетила Азимова — он не пишет. Посетила — и всё.

Азимов осознавал, что не контролирует, так сказать, творческий процесс. До него эту мысль донёс критик Готтард Гюнтер: в какой-то компании, где был и Азимов, он стал говорить о «Приходе ночи» и вложил в эту историю совсем не тот смысл, какой вкладывал автор. Азимов, конечно, поспорил и привёл решающий, как ему казалось, аргумент: «Я точно знаю, что вы не правы. Всего этого автор не задумывал. Я и есть автор». На что Гюнтер с улыбкой заметил: «Скажите, отчего вы решили, что только потому, что вы автор, у вас есть хотя бы малая толика понимания, о чём этот рассказ?»

И Азимова осенило: а собеседник-то прав.


«Основание», что бы ни думал его автор, постулирует любопытные вещи. (1) У истории есть свои законы, и они непреложны не хуже законов физики. (2) Это законы психологии, но не индивидов, а масс: индивиды влиять на историю вроде не могут. Здесь можно провести параллель и с экономикой: «мёртвая рука» Селдона, управляющая событиями в будущем, похожа на «невидимую руку рынка» Адама Смита. Азимова, правда, записали совсем даже в марксисты — исторический материализм оперирует как раз массами-классами. Азимов настаивал, что психоисторию они придумали вместе с Кэмпбеллом, и для Кэмпбелла она началась с символической логики, а для Азимова — с кинетической теории газов. Или даже с Гитлера. В поздних интервью Азимов говорил, что дело было в нацизме: Гитлер побеждал и побеждал, и «я мог только убедить себя в том, что Гитлер, что бы он ни делал, обречён», что есть законы истории, по которым такие, как Гитлер, не могут победить.

Но есть ещё (3): рассуждения о массах — ерунда, потому что индивиды могут всё. И не только мутанты типа Мула, отклонения от статистических значений психоисторических переменных. Нет, в первую очередь на историю влияет сам Гэри Селдон. И делает он это как Бог: составив многовековой многоуровневый всегалактический исторический заговор, участники которого ни в коем случае не должны сознавать все его уровни. Это лейтмотив трилогии: то и дело являясь жителям Основания в форме записи, давно мёртвый и вечно живой Селдон не раскрывает карт, — потому что эксперимент даст нужный результат, только если все его участники будут вести себя естественно.

Но и это не окончательная истина. Очередной уровень Плана Селдона выявляется в третьем томе: таинственные люди Второго Основания могут исподволь воздействовать на психику индивидов (а не масс), корректировать их поступки и влиять на исход событий. Цель Второго Основания — создать не просто Вторую империю, а совершенно новое человечество.

И это не конец, хотя Азимову долго казалось иначе. Но прежде чем поговорить о сиквелах и приквелах, ответим на простой вопрос: если империя у нас — Галактическо-Римская и после её распада наступает эра варварства, что именно в истории было Основанием — глобальным заговором горстки людей против миропорядка, пронёсшим сквозь Тёмные века свет знаний? Ответ, очевидный, но для атеиста Азимова неожиданный, — христианская церковь с её монастырями, хранившими греко-римское, византийско-латинское наследие. Собственно, главных церквей, как и Оснований, — две, западная и восточная. А ещё при желании можно провести параллели между развитием Основания и четырьмя Всадниками Апокалипсиса...

Синдром поиска глубинного смысла? Подсознание? Или Азимов был участником некоего плана, не понимавшим, что это за план?



Айзек Азимов называл себя атеистом, но атеизм его был своеобразным: не веря в личного Бога, он полагал, что «Вселенная имеет смысл», и различал добро и зло, то есть верил в этику. Его мировоззрение походило на пантеизм Бенедикта Спинозы, еврея, который, как и Азимов, отринул иудаизм, но пришёл к тому, что Бог есть Вселенная. Здесь уместно процитировать знаменитую 27-ю теорему «Этики» Спинозы, давшую название роману С. Витицкого (Бориса Стругацкого): «Вещь, которая определена Богом к какому-либо действию, не может сама себя сделать не определённой к нему».

И речь не только об Азимове — речь о множестве западных фантастов, которые, будучи людьми разных убеждений, коллективно создавали мессианскую фантастику (параллель с романом «Сами боги» неизбежна: там у инопланетян три разных существа складывались в своего рода мессию, о котором по отдельности не имели никакого понятия). «Чужак в стране чужой» Хайнлайна, «Дюна» Герберта, «Снова и снова» Саймака, «Князь Света» Желязны, «Финальная программа» Муркока — лишь верхушка айсберга; были ещё книги Урсулы Ле Гуин, Кордвейнера Смита, Роберта Шекли, Филипа Дика... Время словно благоволило мессиям, как литературным, так и реальным, от Л. Рона Хаббарда с его дианетикой и саентологией до Чарли Мэнсона с его Семьёй. А началось всё именно с Азимова, с его мессианского «Основания».

Религия в НФ Азимова — тема богатая, но похожая на минное поле. Уже первые читатели книг «Стальные пещеры» и «Обнажённое солнце» обратили внимание на то, что человека и робота зовут так же, как ветхозаветных пророков Илию и Даниила. И что с того? Оба пророка предсказывали Иисуса, но герои Азимова ничего такого ведь не делали. Может, это синдром поиска глубинного смысла?

Вот робопсихолог Сьюзен Кэлвин. Поколения читателей точно так же считали, что Азимов дал ей фамилию Кальвина, столпа протестантизма, и что рациональное, не доверяющее мистике кальвинистское богословие отлично сочетается с этикой роботов... Но в рукописи «Лжеца» робопсихолога звали Сьюзен Колдуэлл — в честь профессора Мэри Колдуэлл, руководившей дипломной работой Азимова. Когда Кэмпбелл согласился напечатать «Лжеца», Азимова осенило: разрешения у Колдуэлл он не спрашивал — а ну как профессор осерчает? Он поспешил в редакцию; Кэмпбелла не было, он болел, а секретарша устало спросила: «На что менять будем?» Угрызаемый совестью Азимов стал придумывать фамилию покороче и выдал: «Кэлвин!» И всё.

Или это вновь игры подсознания? Дженет Азимова в мемуарах цитирует письмо мужа, где тот рассуждает о «фальшивом мире, который придумали святые и пророки», и вместо prophets, «пророки», пишет profits, «прибыли», потом исправляет и комментирует: «Описка по Фрейду». Вдруг и со Сьюзен Кэлвин та же история?


Азимов не жаловал мистику, но и без мистики ясно, что «Основание» отсылает к религии. Как, впрочем, и любая история о секте избранных, наделённых знаниями и властью, оберегаемых провидением, спасающих мир от тьмы. Неслучайно Сёко Асахара, лидер «Аум Синрикё», больше всего на свете любил романы Азимова об Основании. Асахара считал себя Селдоном, он создал своё Основание в виде секты. Но мир не распадался, «Аум Синрикё» решил ему помочь — и устроил зариновые теракты в токийском метро. А ещё говорят, что «аль-Каида» переводится с арабского в том числе как «Основание» — и что в юности Усама бен Ладен зачитывался Азимовым...

Что до глубинного смысла, вспомним самый первый роман Азимова, «Камешек в небе». Действие в нём происходит на радиоактивной Земле в далёком будущем. Наша планета стала частью — причём весьма мятежной — той самой Галактической империи со столицей на планете Трантор. На Земле империю представляет прокуратор, а правящие планетой националисты зовутся зелотами. Не мог же Азимов вложить всё это в книгу бессознательно? Должен же он был понимать, что прокуратор и зелоты дают на выходе Иудею времён Иисуса Христа? Возможно, фантазия с Землёй-Иудеей была сознательной, а вот зачем это было нужно — он не понимал. Мессии-то в книге не было: главгерой, портной на пенсии из XX века Джеймс Шварц, несмотря на свои телепатические способности, позволившие избежать уничтожения империи, на Иисуса не похож.

Но вот мистический парадокс: объединяя все свои романы в грандиозную историю будущего, протягивая ниточку от рассказов о роботах через романы об империи и книги об Элайдже Бейли и Дэниеле Оливо к Основанию и всему, что оно повлекло за собой, Азимов немыслимым образом учёл не только внешние, но и внутренние сюжеты собственных книг. Он не только объяснил, почему в империи нет роботов, — он объяснил и то, почему его герои носили имена пророков и Земля была так похожа на Иудею, которая ждёт мессию.

Нашёл Азимов и самого мессию — того, кто направлял Селдона и придумал План, того, кто манипулировал обоими Основаниями, того, кто в итоге отказался от всех альтернатив будущего, кроме одной, которую сам же и создал. Того, кто решил объединить человечество в единый ментальный организм, Галаксию. Человек Элайджа Бейли стал тем, без кого галактика не была бы заселена, — однако его напарник, робот Дэниел Оливо, прожил к концу цикла 20 тысяч лет и сделался настоящим Богом. Мессия явился, потому что был тут со времён «Стальных пещер» и никуда не уходил.


В финале истории Дэниел встречает героев над Землёй, на Луне, и судьба мира решается окончательно. Итого: все пророчества сбылись, все знаки имели смысл, всякая игра подсознания оказалась частью Плана. Атеист Азимов написал свой вариант Библии, — но только сочинял он его будто с завязанными глазами. Самому ему казалось, что он был всего лишь старомодным фантастом, автором фантдетективов о всяком-разном. Как в самоироничной азимовской песенке «Основание НФ-успеха» 1954 года:




Кто направлял Айзека Азимова? Частью чьего Плана он был? Какой Мул, какой Гэри Селдон, какой Дэниел Оливо дёргал за нити его подсознания? Или же это всю дорогу был он сам — и действовал так, потому что не мог иначе? Если Вселенная имеет смысл, верно и то, что вещь, которая определена Вселенной к действию, «не может сама себя сделать не определённой к нему». Но лучше бы вещи — или человеку — об этом не знать до самого конца, потому что иначе План не сработает. А значит, никому из нас не дано знать, какое Основание мы строим: чтобы строить Основание, нужно просто жить, и ничего не знать ни про какие Планы, и быть счастливым.